Иван Засурский об изменениях в медиасреде и сознании людей

Изменения, которые мы сейчас наблюдаем, во многом связаны с тем, что изменилась медийная среда. Дело не только в том, что появились Twitter и Facebook, хотя это очень важно. Дело в том, что сам по себе рост доли интернета в информационной среде привел к тому, что страна стала жить в условиях, когда кроме официальной инфосистемы, огромную роль играет параллельная инфосреда. Она обладает не только разнообразием контента и доступом к источникам, но и интерактивностью — люди стали не только читать новости, но еще и принимать участие, а это — другой тип зрителя (actor).

Когда вы смотрите телевизор, вы можете переключиться с программы на программу. Когда вы в интернете, нужно все время выбирать себе путь, даже просто кликая по ссылкам. Люди стали воспринимать естественным активное поведение. В интернете даже пассивное по своей сути поведение является активным. Привычку участвовать можно сравнить с геймерством. Когда-то самым главным развлечением были зрелища, а сейчас, если посмотреть статистику, это игры, которые позволяют человеку проявить себя.

Протестные движения сегодня проходят во всем мире. Это связано с тем, что с проникновением новой медийной среды люди начинают заявлять о своих правах. Они ведут себя так, как в интернете принято себя вести. Когда им что-то не нравится, они выходят и начинают требовать, чтобы было иначе. Для интернет-потребления это новый тип участия, который выстраивают медиа. Для традиционных медиа это странно — там, как правило, низкая активность отклика. Хотя знатоки могут привести контраргумент вроде рабкоров и института писем читателей в советских СМИ как примеров интерактивности старых медиа. Но не в этом суть. Новая среда другая.

Вторая история изменений связана с социальными сетями. Это горизонтальная среда, в которой мы потребляем информацию, которую сами производим. Кроме того, мы постоянно тиражируем ссылки на различные медиа. Махинации при голосовании были и раньше. Тогда президент говорил, что то, что мы видим на ролике — постановка. Но сегодня для пользователей соцсетей видеоролик, который разместили у себя тысячи людей, и есть единственная очевидность. Никаких других доказательств не требуется. Это разница в восприятии представителей власти и «нового человека», которая никуда не денется, потому что люди верят в то, что они рассказывают друг другу. Официальная информационная система вызывает все меньше доверия, чем та, где люди получают информацию друг от друга.

Еще одно интересное замечание заключается в том, что мы имеем дело со средой, в которой создаются сообщества. В каждом из них формируются конкретные ценности. При встрече с новой информацией люди, прежде всего, «отстреливают» чужих, потому что они представляют интересы своей группы и решают коллективную задачу. Поэтому, если в начале 20 века было модно говорить о «человеке толпы» и «массах», в данном случае мы можем иметь дело с новым феноменом коллективной психологии, отсылающим, скорее, к эпохе устного общества и племенной этики с неизбежным в таких случаях стремлением к самовыражению.

Facebook и Twitter дали два новых качества системе. Первая сеть — информационную архитектуру, которая позволяет самым обсуждаемым и популярным темам подниматься высоко во френдлентах. В этом её главное отличие от ЖЖ, где весь поток идет в хронологическом порядке, поэтому платформа никогда не обладала эффектом такой вирусности. В Facebook сразу видно, когда тема становится популярной. Это создает эффект присутствия, полностью переламывающий спираль молчания, которую официальные медиа могли запускать раньше. Получается, что информация из традиционных каналов считывается как балет «Лебединое озеро», а все актуальные темы человек обсуждает в Facebook.

Социальная сеть делает активное меньшинство намного более наглядным, а пассивное большинство там просто исчезает. Таково свойство его информационной архитектуры — усиливать действия тех, кто активен. Но, возможно, это правило справедливо только на большой массе френдов. Это вопрос.

Что касается Twitter, то благодаря ему появилось то, что называется real-time web. Микроблог создает ощущение критической массы, когда в режиме реального времени происходит очень много событий, или блогеры фокусируются на чём-то одном, сообщения появляются одно за другим, и это также вызывает эффект массового присутствия в теме, психической атаки. Все это позволило людям почувствовать, что их много, минималистично митинговать. Я думаю, что отчасти поэтому получились такие масштабные митинги. Facebook постоянно показывал, сколько людей собиралось на митинг, так что и правительство было готово, поняв, что это десятки тысяч, и сопротивляться бесполезно.

Выборы послужили катализатором запуска спонтанных процессов самоорганизации в интернет-среде. Люди перешли к прямому действию. Сейчас будет интересно наблюдать за тем, насколько удастся конвертировать коллективное сознание в работу над конкретными изменениями. Активное меньшинство должно транслировать свои ценности на более широкий круг людей, чтобы выйти на общественную волну. В этом случае власти придется принимать новые условия и меняться.

Многие говорят о том, что социальные сети выступили инструментом организации митингов, но нельзя приписывать им значительную роль в том, что люди стали выходить на улицу. Вы считаете, без них, мы бы смогли увидеть такую реакцию?

Во-первых, без социальных сетей мы не имели бы доступа к такому количеству доказательств. Во-вторых, не было бы такого ощущения массовости, а если бы и было, то намного слабее. В конце XVIII века пространство коммуникации было очень простым. Была народная масса, которая жила слухами и историями, буржуазные высокие газеты Times по 5 тыс. экземпляров, которые обсуждали в кофейнях. Их обсуждали серьезные люди, потому что газеты стоили серьезных денег — 500 руб. или около того.

C появлением ТВ мы попали в общество спектакля, систему зрелищ, как писал Ги Дебор, где, с одной стороны, социальная иерархия отрицалась, но при этом выстраивалась заново в иерархии символов на ТВ. Смыслы были в этом экране. Когда зритель проецировал на себя новую реальность, выстраивалась социальная система, которую можно было стабильно поддерживать. Общество стабилизировалось тем, на что оно смотрело.

Сегодня мы переходим к новой реальности, структурированной интернетом — к обществу, в котором важно участие. Раньше были дискуссии в публичной сфере, затем шоу-бизнес, сейчас происходит битва гладиаторов. В нашем правительстве есть бойцы, которые знают, как идти «стенка на стенку», но как выстроить диалог в новой системе — так, чтобы общество могло участвовать, но не разрушать систему, они не знают. И это — задача из важнейших. Власть сама загнала ситуацию в тупик — почему так много людей собирается на одной площади? Все эти годы они ограничивали участие в политической системе и, таким образом, создали из людей с абсолютно разными взглядами единый фронт.

Раньше проникновение интернета было небольшим, и власть видела только тех, кто значительно влияет на голоса. Они работали системно с большими группами — пенсионеры, ветераны, полиция, чтобы обеспечивать себе политическую поддержку. В новой системе важно активное меньшинство, которое слышно громче в то время как тем, пассивным, повысили зарплату, но они об этом молчат. Мне кажется, дальше мы увидим попытки сделать политическую систему более гибкой и локализовать новые влиятельные группы. Мы увидим разделение процессов на те, которые могут удовлетворить систему и те, которые не могут. В зависимости от эффективности этой работы, протестная масса параллельно будет либо набирать, либо сдавать позиции.

Основная проблема состоит в том, что администрация не умеет работать в диалоговом режиме, она привыкла работать в режиме реалити-шоу. Они не знают, как нейтрализовать тех, кто начинает выступать против. Но может быть, получится наладить диалог. Хотя бы по каким-то вопросам. Постепенно это станет реальным, почему нет? Власть всегда отражает потребности общества — вне зависимости от того, кто стоит у руля в этот момент истории. Для меня маркером перемен станет исход истории с согласованием поправок по четвёртой части ГК по теме общественного достояния и свободных лицензий.

Общественное достояние и образование — вот ценности эпохи знания. По сути, государство сегодня может быть эффективно, только если оно инвестирует в прилив, который поднимает все лодки.